Тень, которая ждет.
Шорох, медленный, как капли дождя пасмурным утром… Голубоватая дымка слегка покачнулась, очертания ветвей и листьев сдвинулись в сторону. Свет… неяркий, холодный, превращающий любые формы в кисею воспоминаний, неподвижных, как и тень, заполнившая пустое пространство. Звук падающих капель. Наверное это и в самом деле пасмурное утро, одно из многих. Обычно они не оставляют следа в памяти. Ленивое течение времени, подобно улитке, стирает всякое впечатление, и мозг давится пресной ватой расплывчатых образов. Вы видели молочно-голубые кристаллы, растущие в пещерах?
Да, именно так они и называются. Сталактиты. Есть и их напольная разновидность, но что это меняет? Тишина… Неясные звуки, заглушенные покровом дымчатой голубизны появляются и исчезают. Нельзя сказать – дальше или ближе. Расстояние - условность, оставшаяся в забытом мире. Тень не уходит. Молочный отлив сталактитов возрождается среди напластований событий прошлых и, возможно, будущих. Здесь начало, колыбель - уютная, обволакивающая сном, безопасная. Перешептывание колышущихся складок. Незримая граница отделяет любой звук от начала понимания, и неподвижность воздуха сменяется зыбким намеком на вздох, когда эта граница прогибается внутрь. Вы видели как блестят сталактиты? Их блеск тягуч и вязок, взор прилипает к нему, словно муха прилипает к смоле, чтобы однажды быть найденной на берегу холодного моря, облаченной в янтарный доспех. Драгоценные сосульки, порождения воды и времени, много ли среди вас таких, поймавших любопытные взгляды? Это тоже не важно…
Тень все еще здесь. Она просто есть. Ждет. Бессчетное число раз она появлялась и ждала терпеливо, бестрепетно. Тень пуста. В той пустоте нет голубоватой расплывчатости очертаний, шорохи становятся шумом, а звуки – гомоном. Но пустота совершенна, поэтому я вижу лишь тень, которая ждет. Время лениво шевелится, придавленное тяжестью спокойствия. Иногда в причудливых извивах на поверхности камня можно угадать знакомые формы, но это – обман. Игра неподвижности в прятки. Тысяча лет пройдет и знакомый образ оплывет, потеряется среди молочных переплетений. Будет ли он еще кому-то знаком к тому времени? Какая разница?
В туманности завесы иногда проявляется ручеек, текущий одиноко и обреченно между гладких, словно галька на берегу, валунов. Его поверхность матова и тускла, и лишь временами, когда саван забвения редеет, видно, что ручеек искренне надеется блеснуть в ярком свете солнца. Эта робкая и неистребимая надежда – кажется единственное, из-за чего он все еще течет. Когда виден ручей, тень не приходит. Журчание воды нитью жемчуга вплетается в ткань всеобщего безмолвия и гармония шорохов смолкает, отступая перед одиноким голосом жизни. В такие дни мой взгляд блуждает, не находя себе места, а дыхание становится неровным. Я ищу тень. Но завеса вновь сгущается и сон обволакивает уставший разум. Причудливые цветы, привыкшие к темноте, среди влаги и прохлады растут эти памятники эпохам, в ловушках натеков укрывая прошедшее. Что им за дело до мира живущих? Тень тает. Сегодня она снова ушла и мне на миг почудилось, что там, где исчезла тень, я увидел. Свет, звук, цвет. Намек на движение. И рука… Жест, манящий за собой, легкий и стремительный, как луч солнца. Туман сомкнулся, заставив покачнуться очертания ветвей и листьев. Тишина… Шорох, перетекающий из одного сна в другой, неясные звуки, тонущие в омуте забвения… Завтра? Да, завтра, а если нет, то позже – тень вернется. Вернется обязательно. Я верю. Сталактиты очень часто дорастают до пола, становясь колоннами и укрепляя свод. Но иногда свод обрушивается, открывая небо. Только кому это интересно?